Курсовая и монетарная политика Нацбанка вызывает все больше вопросов. Манипуляции с коридором колебаний курса тенге и малоэффективные попытки стимулировать кредитование экономики продолжают подрывать доверие к монетарным властям и, более того, ставят под сомнение правильность проводимого руководством страны экономического курса. А все дело в том, что пассивная денежно-кредитная политика регулятора не только не способствует экономическому развитию Казахстана и росту благосостояния населения, но, напротив, служит тормозом для структурных изменений в экономике и увеличения доходов казахстанцев, сообщает КазТАГ.
Обжегшись на молоке, дуем на воду
В первый месяц этой осени произошло событие, которое было призвано восстановить сильно пошатнувшееся после февральской девальвации доверие населения и игроков валютного рынка к тенге. 10 сентября Нацбанк принял решение расширить коридор колебаний курса нацвалюты к доллару США со 182-188 тенге за 1 доллар до 170-188 тенге.
«Сегодня мы в целом считаем, что есть потенциал к укреплению тенге, и считаем возможным расширить коридор, который будет 185 плюс 3 тенге, то есть верхняя граница не меняется, а в сторону укрепления она меняется – минус 15 тенге. Вот такое решение было принято правлением Национального банка после консультации с правительством», – заявил 10 сентября глава Нацбанка Кайрат Келимбетов на пресс-конференции в Алматы.
Впрочем, откуда у курса тенге взялся «потенциал к укреплению», Кайрат Нематович не пояснил. Однако логика решения регулятора очевидна. Расширяя нижний коридор обменного курса, Нацбанк подавал сигнал рынку, во-первых, о том, что он не видит серьезных рисков очередного ослабления нацвалюты и, во-вторых, о том, что он не против ее более значительного укрепления ниже отметки 182 тенге. Однако последовавшие через несколько дней после решения регулятора события нивелировали благие намерения Нацбанка. Оказалось, что вместо «потенциала к укреплению», напротив, сложились фундаментальные предпосылки для ослабления нацвалюты.
Дело в том, что цена на нефть марки Brent опустилась ниже психологически важной отметки 100 доллар за баррель и к 1 октября составила менее 95 долларов, а валюта основного торгового партнера Казахстана по Таможенному союзу и Единому экономическому пространству (ЕЭП) – России – за короткое время впервые превысила уровень 39 рублей за 1 доллар, вплотную подойдя к отметке 40. При этом эксперты не исключают, что российская валюта может ослабнуть еще больше из-за западных санкций против России, замедления экономического роста и в случае продолжения нисходящего ценового тренда на рынке нефти.
На этом фоне решение Нацбанка изменить курсовую политику в сторону возможного укрепления тенге выглядит весьма оптимистичным и не может иметь долгосрочного положительного эффекта для обменного курса. Более того, складывается впечатление, что, обжегшись на молоке, девальвировав в феврале тенге почти на 20%, регулятор начал дуть на воду, сдвинув нижнюю границу коридора обменного курса на 15 тенге вниз. Однако наивно ожидать, что нацвалюта будет укрепляться, поскольку цены на нефть явно неожиданно для главного банка страны начали снижаться, а российский рубль заметно стал сдавать позиции доллару.
Неутешительные предпосылки к укреплению
Но жребий брошен. Теперь, чтобы не ударить в грязь лицом, Нацбанку придется либо тратить значительные резервы для сдерживания ослабления тенге, либо, забыв про «предпосылки к укреплению», дать нацвалюте приблизиться к верхней границе нового коридора колебаний обменного курса. Не исключено, что регулятор, скорее всего, выберет второй вариант, поскольку рынок не обманешь.
Ведь если монетарные власти будут упорно поддерживать курс тенге валютными интервенциями при сохранении негативных фундаментальных факторов, то они рискуют израсходовать значительную часть своих золотовалютных активов. Какой вариант выберет Нацбанк, можно будет судить по изменениям его золотовалютных резервов в сентябре (на момент написания материала такой информации не было – КазТАГ).
В случае реализации пессимистического сценария, при котором «черное золото» продолжит дешеветь, а российский рубль – сдавать свои позиции в паре с долларом, неизбежно, что на каком-то этапе казахстанские монетарные власти вновь пойдут на очередную девальвацию. С этой точки зрения весьма примечательным выглядит тот факт, что, начиная с июля, российская валюта уже ослабла в паре с долларом в номинальном выражении на 12,4%, или почти на 5 рублей! По курсу в нацвалюте - это почти 25 тенге!
Негативный cценарий не исключается
Впрочем, развития событий по негативному сценарию не исключают в Нацбанке. 10 сентября его глава К. Келимбетов так и заявил: «Если цена на нефть будет на уровне 80 долларов, а российский рубль будет стоить 43 за доллар, тогда будет повод для беспокойства относительно поведения курса тенге. Пока такой тенденции нет».
Однако уже на момент заявления главного банкира прозвучал первый тревожный звонок: 10 сентября стоимость нефти опустилась ниже 100 долларов за баррель – до 99,26, а рубль начал вновь сдавать позиции «американцу». К концу сентября и вовсе стало понятно, что тенденция, наличие которой отрицал К. Келимбетов, не только стала доминирующей, но и заметно усилилась, а вместе с ней снова возросли риски девальвации нацвалюты.
Причем эксперты ожидают, что цены на нефть имеют все шансы уже в ближайшее время опуститься ниже 90 долларов за баррель, а курс доллара к российской валюте перевалить за отметку 40 рублей за 1 доллар. Если это произойдет, то вместо «потенциала для укрепления» тенге есть высокая вероятность получить очередной холодный душ в виде нового обвала нацвалюты, который в Нацбанке политкорректно называют «корректировкой».
Финрегулятор как квазицентробанк
Но как не назови периодически проводимое регулятором резкое ослабление тенге против доллара – девальвацией или корректировкой курса, оно имеет вполне конкретные причины в проводимой главным банком страны денежно-кредитной и курсовой политике.
Дело в том, что Нацбанк, в отличие от Федеральной резервной системы США и Европейского центрального банка, не выполняет одну из важнейших функций центробанка – кредитора в последней инстанции, что предполагает кредитование монетарными властями экономики через банки второго уровня. В результате вся модель казахстанской экономики строится на привлечении прямых иностранных инвестиций и масштабных заимствованиях компаниями и до кризиса 2007 года банками на международных рынках капитала.
В то же время Национальный банк жестко привязывает эмиссию тенге к объему полученной от экспорта сырья валютной выручки, номинированной в долларах. И называется такая политика «валютное правление» или «валютный комитет». Если говорить упрощенно, то ее суть заключается в жесткой привязке национальной валюты к валюте-якорю, в нашем случае – тенге к доллару США. То есть к тому самому «дефекталу», избавиться от которого уже не раз призывала Акорда.
Причем главная проблема заключается в том, что столь жесткая привязка нацвалюты налагает серьезные ограничения на деятельность Нацбанка. Она буквально связывает руки регулятору в проведении независимой денежно-кредитной и курсовой политики, поскольку он вынужден ограничивать рост отдельных макропоказателей, в частности, денежной массы, оказывающих мощное влияние на экономическую и деловую активность, размерами накопленных международных валютных резервов.
На то, что монетарное ведомство неуклонно движется курсом «валютного комитета», указывает сопоставление показателей международных резервов и денежных агрегатов. Например, если сравнить золотовалютные активы Нацбанка в свободно конвертируемой валюте с денежной базой, то нетрудно заметить, что они вполне сопоставимы. На 1 сентября 2014 года ЗВР в СКВ превысили $20,2 миллиарда, тогда как второй показатель составил более 3,6 триллиона тенге, или почти $20,1 миллиарда.
Аналогичная картина складывается, если брать для сравнения средства Национального фонда и размер денежной массы. На 1 сентября этого года последний показатель превысил 13,3 триллиона тенге, или около $73,4 миллиарда, в то время как накопления Нацфонда – более $77,2 миллиарда.
При этом денежная масса (М2), которая включает в себя, помимо наличных денег в обращении, еще и все депозиты в тенге плюс все переводимые вклады в иностранной валюте, и вовсе на 1 сентября составляла более 9,5 триллиона тенге, или примерно $52,6 миллиарда. То есть этот показатель оказался на 24,6 миллиарда долларов меньше, чем накопления Нацфонда. О чем говорят эти цифры? О том, что Нацбанк не только придерживается политики «валютного правления», но и проводит ее в более жестком и последовательном варианте.
Парадоксальный подход регулятора
Но какие негативные последствия от этого есть для экономики? Политика «валютного комитета» регулятора остается причиной того, что хозяйственная система Казахстана испытывает острый дефицит денежных средств. На это указывает уровень монетизации экономики: соотношение денежной массы (М2) к ВВП. Напомним, этот показатель дает представление о степени обеспеченности экономики деньгами.
Так вот, на 1 января этого года он не достигал даже 30%, составив около 28%, тогда как во многих развитых странах этот индикатор достигает 100% и более. Столь низкий уровень монетизации прямо указывает на то, что в казахстанской экономике из-за проводимой Нацбанком политики продолжает искусственно создаваться нехватка денежных средств.
Тем самым она ограничивает деловую активность и, как следствие, – рост валового внутреннего продукта, препятствует созданию новых рабочих мест и в целом – росту благосостояния населения. Другим негативным следствием политики «валютного правления» остается относительно высокий уровень инфляции в стране.
То есть складывается парадоксальная ситуация: Нацбанк, ограничивая приток денежных средств в экономику и вкладывая накопленные резервы в фининструменты других стран под предлогом недопущения роста цен, искусственно поддерживает дефицит денег в реальном секторе внутри страны и тем самым стимулирует инфляционные процессы, тогда как основной целью регулятора по-прежнему остается борьба с инфляцией!
И все это происходит потому, что при следовании курсом «валютного комитета» Нацбанк фактически не может выполнять функции центрального банка – быть кредитором последней инстанции, лишая, таким образом, экономику долгосрочного капитала, банки – дешевых денежных средств, а бизнесменов – в достаточном количестве недорогих денег.
Нацбанк как сапожник без сапог
Другими словами, регулятор не в силах задействовать в полной мере так называемый трансмиссионный механизм, и в первую очередь – ставку рефинансирования. В результате Нацбанк больше напоминает сапожника без сапог. То есть, номинально претендуя на звание центрального банка, на самом деле он выполняет в полной мере только функцию обычного валютного обменника.
Поскольку вынужден проводить эмиссию тенге не исходя из потребностей экономики, а в зависимости от объемов экспортированных страной сырьевых ресурсов, чьи цены на мировых рынках, в условиях господства доллара как основной мировой резервной валюты, исчисляются в условных единицах.
Думать о том, что этого не понимают в Нацбанке, было бы наивно. Но тогда возникает вопрос: почему регулятор продолжает с упорством, достойным лучшего применения, проводить политику «валютного правления»? Причины лежат на поверхности. Так удобно работать самому Нацбанку, поскольку, не выполняя в полной мере функции центрального банка, ему не надо сильно напрягаться, выстраивая сложную систему контроля за использованием выделяемых им средств, ведь при системе «валютного комитета» этого практически не происходит, за исключением операций по предоставлению банкам краткосрочной ликвидности.
Но, пожалуй, главная причина заключается в том, что смена политики «валютного правления» противоречит интересам элиты и курсу правительства на привлечение иностранных инвестиций, поскольку может наложить серьезные ограничения на конвертируемость нацвалюты и на вывоз капитала из страны, чего при режиме «валютного комитета» сделать невозможно без серьезного ущерба для инвестиционной привлекательности страны.
За что боролись, на то и напоролись
Другой немаловажный вопрос. Как в условиях этой системы определяется курс национальной валюты. Судя по опыту других стран, следовавших долгое время аналогичной политике, он фактически зафиксирован центробанком, хотя для этого последний и вынужден время от времени прибегать к валютным интервенциям. Тем самым создается иллюзия, что курс тенге складывается под воздействием якобы свободных рыночных сил, и только в отдельных случаях регулятор вынужден прибегать к скупкам или продажам инвалюты для сглаживания курсовых колебаний, тогда как на самом деле его диапазон определяется параметрами резервов и денежных агрегатов, регулируемых монетарным ведомством.
В результате Нацбанк имеет возможность по своему усмотрению устанавливать параметры и время проведения обвальной девальвации. Поэтому вполне понятно, что имеет в виду МВФ, из года в год призывающий Нацбанк Казахстана проводить более гибкую курсовую политику. То есть фактически фонд призывает регулятора создать хотя бы видимость наличия свободного валютного рынка.
Но самое главное заключается не в этом, а в том, что политика «валютного правления» в буквальном смысле обескровливает экономику, не позволяя денежным средствам, накопленным страной, активно вливаться в хозяйственную систему под предлогом недопущения роста инфляции. Этим и объясняется крайне низкий уровень монетизации казахстанской экономики, поскольку практически все накопления Нацфонда и ЗВР вкладываются в финансовые инструменты западных стран – государств-эмитентов резервных валют.
Вывод капитала и его возврат в виде займов
В итоге экономика ежегодно недополучает миллиарды долларов инвестиций, поскольку накопленный капитал вывозится за пределы страны, а не вкладывается в развитие реального сектора и в избавление республики от сырьевой зависимости. Напротив, подобная политика только усиливает эту зависимость и не позволяет полноценно развиваться обрабатывающим секторам экономики. Тем самым, политика «валютного правления» противоречит официальным заявлениям о диверсификации экономики и создании несырьевых производств.
Складывается еще одна парадоксальная ситуация: вывозимый из страны капитал и вкладываемый в другие экономики под мизерные проценты, возвращается в Казахстан в виде внешних займов компаний и банков под куда более высокие процентные ставки. Только на этом государство теряет миллиарды долларов, зато дает основания Нацбанку заявлять о том, что Казахстан остается «нетто-кредитором всего окружающего мира».
Но вот о том, что львиная доля накопленных средств не выступает источником внутреннего кредитования регулятором, как правило, стыдливо умалчивается. Причем, подчеркну еще раз, что это происходит в условиях острого дефицита финансирования реальной экономики, тотальной зависимости страны от внешних кредитов и инвестиций при десятках миллиардов накопленных страной резервов!
В интересах финансовых метрополий
Вся эта система по выкачиванию из страны сырьевых ресурсов и за счет их продажи капитала дает основания говорить о фактически проводимой Нацбанком и правительством неоколониальной политике в интересах финансовых метрополий, которыми, в первую очередь, выступают США и ЕС. Для того чтобы не показаться голословным, следует провести небольшой экскурс в историю.
Дело в том, что с момента широкого распространения политики «валютного правления» в мире прошло значительное время: расцвет ее применения пришелся на 50-е годы прошлого века. Тогда эта политика в той или иной мере проводилась почти в 50 государственных образованиях колониального типа. В целом за полтора столетия политика «валютного правления» была реализована примерно в 70 странах.
После распада СССР эта система применялась в странах Восточной Европы и в прибалтийских государствах – Литве и Эстонии. Еще ранее она широко использовалась в Латинской Америке и наиболее последовательно – в Аргентине. К каким негативным последствиям для экономик этих стран она привела, написано немало книг и статей. Сейчас подобная политика проводится не только в Казахстане, но и с некоторыми особенностями у нашего партнера по Таможенному союзу и ЕЭП – России.
Так какие же главные аргументы против системы «валютного комитета»? Эта политика вполне обоснованно рассматривается экспертами как экономический инструмент внешнего контроля над развивающимися странами. Сейчас это находит свое проявление в санкциях Запада против России, например, в виде ограничительных мер для крупных компаний и банков, подконтрольных государству, привлекать финансирование на западных рынках капитала.
Критики обращают внимание на стоимость резервов «валютного правления». Проблема заключается в том, что при этой системе необходимым условием остается безусловная конвертация валюты по первому требованию, что обязывает власти иметь в наличии большие объемы внешних резервов.
По стопам колониальных стран
Но 100%-ные внешние активы под возможные обязательства страны приводили к потере части резервных средств за счет разницы в ставках привлекаемых и вкладываемых за пределами страны средств, которые при наличии полноценного центрального банка могли бы направляться не в чужие экономики, а на экономическое развитие страны.
Также эксперты отмечали, что отсутствие доверительной эмиссии без привязки к доходам от экспорта не обязательно подвергает опасности конвертируемость валюты, но, напротив, дает преимущество в увеличении свободы предложения денежных средств внутри страны для стимулирования экономического роста и избавления от сырьевой зависимости. Однако при модели «валютного правления» реализация самостоятельной денежно-кредитной политики невозможна.
Ну, и последнее. Особой критике подвергается то, что при этой системе нет возможности иметь центробанк, который мог бы в полной мере выполнять роль главного и конечного кредитора экономики не только для поддержания ликвидности коммерческих банков, но и для стимулирования экономического роста, тем самым смягчая последствия кризисов из-за спада экспорта.
Нетрудно заметить, что все эти критические замечания вполне справедливо применимы и к политике Национального банка, который продолжает последовательно вести Казахстан по стопам колониальных стран. Вот только надо ли это нам, ведь избавившись от политической зависимости от Кремля, Казахстан за последние 23 года не без помощи властей попал в финансовую зависимость от международных рынков капитала и, в конечном счете, от американского печатного станка и политики США?
Сергей Зелепухин, КазТАГ